[Дженни]

Творческую судьбу Поликсены Соловьевой (1867-1924) нельзя назвать счастливой: при ближайшем рассмотрении все в ней происходило как-то не вовремя и не особенно удачно. В начале двадцатого века она стала поэтессой гимназистов, и запомнившие её по ранним публикациям, увы, остались невысокого мнения о её даровании. Творчество поэтессы удивляло профессионалов своей неравноценностью, однако полноправным поэтом её считали А.Блок, Вяч.Иванов, И.Анненков.
Поликсена была двенадцатым, последним ребенком в семье, недостаток ярких впечатлений восполняла собственной фантазией. Первая публикация состоялась в журнале "Нива" в 1885 году - подражательные стихи, слабость которых сама поэтесса мучительно осознавала и переживала. В 1899 году Соловьева выпускает первый сборник "Стихотворения" и благодаря ему знакомится со многими известными поэтами своего времени. Вторым стал "Иней" - в нём сам Блок увидел наполнение смыслом традиционных мотивов символизма и отозвался как о "новой и тихой поэзии, которая подошла в упор к открывшимся глубинам". Сборник посвящен Наталье Манасеиной - другу, с которым поэтесса не расставалась всю жизнь, деля беды и радости, и в частности - совместно выпуская детский журнал "Тропинка", где опубликовала огромное множество своих произведений всех жанров. Этот журнал вплоть до своего закрытия стал главным делом ее жизни, однако поэтесса никогда не переставала писать стихи, профессионально возрастая от сборника к сборнику.
Последние годы Соловьевой были наполнены крушением надежд, борьбой с болезнями и тяжелым безденежьем. Посредством друзей вышел сборник с символическим названием "Последние стихи", высоко оцененный корифеями петербургской поэзии. Но тяжело больная поэтесса в это время находилась на лечении в Крыму и едва ли успела в полной мере порадоваться своей главной удаче.

Рассвет

Тихо над спящим Салимом
Бродят рассветные тени.
В храме, за жертвенным дымом,
Тускло мерцают ступени.

Узкой тропою росистой
К саду прошла Магдалина,
В дымке туманно-сквозистой
Дремлет седая долина.

В темном саду засверкали
Крылья неведомой птицы,
Воины в страхе бежали
Молча, от белой гробницы.

Бледным дрожащим ребенком
Кто здесь склонился?.. Не ты ли
Слышала в воздухе звонком:
- Где же Его положили?

Веруй, дитя, и, внимая,
Жди. Задрожала ограда,
Рдеет заря огневая,
Кто-то выходит из сада...

Воскресенье

Ты видишь - белая ограда,
И кипарисов стройный ряд.
В прохладе утреннего сада
Они гробницу сторожат.

Туман сползает паутиной.
Как возглас острый и немой,
Деревья черною вершиной
Пронзают воздух голубой.

Так было всё, и снова стало:
Рассвет и тени от камней...
Душа, поверив, не устала
В пыли и зное долгих дней.

И вот, как встарь, опять свершилось:
Сверкнул гробницы узкий вход,
И камень пал... Всё озарилось,
И Он воскрес, и Он идет.

Как драгоценной цепи звенья,
Над осиянной головой
Сверкают вещие мгновенья,
Восторг пылает огневой.

А ты, блаженный, ослепленный,
Внимаешь пенью белых крыл.
Он смерть попал, Преображенный,
И, побеждая, - победил.

* * *

Помнишь, мы над тихою рекою
В ранний час шли детскою четой,
Я с моею огненной тоскою,
Ты - с твоею белою мечтой.

И везде, где взор мой замедлялся,
И везде, куда смотрела ты,
Мир, огнем сверкая, загорался,
Вырастали белые цветы.

Люди шли, рождались, умирали,
Их пути нам были далеки,
Мы, склонясь над берегом, внимали
Тихим сказкам медленной реки.

Если тьма дышала над рекою,
Мы боролись с злою темнотой:
Я - моею огненной тоскою,
Ты - с твоею белою мечтой.

И теперь, когда проходят годы,
Узкий путь к закату нас ведёт,
Где нас ждут немеркнущие своды,
Где нам вечность песнь свою поёт.

Мы, как встарь, идем рука с рукою
Для людей непонятой четой:
Я с моею огненной тоскою,
Ты - с твоею белою мечтой.

[Марина Коза]

Сообщение от Дженни

Творческую судьбу Поликсены Соловьевой (1867-1924) нельзя назвать счастливой... недостаток ярких впечатлений восполняла собственной фантазией...

Скорее недостаток впечатлительности, чем впечатлений. Она сама знала это о себе: "Выбранный мною псевдоним «Allegro» считаю неудачным, но, может быть, им я бессознательно искала восполнить тот недостаток жизненности, который так сильно чувствую и осуждаю в себе."

Похвала Блока была своего рода проникновенным и задумчивым упреком, более ободряющим и побуждающим не останавливаться и не покидать своего, особого пути и Соловьева, обладающая острым умом вполне тогда поняла это. А когда его отношение к творчеству Соловьевой стало негативным, он просто промолчал.
С оценкой Вяч.Иванова тоже не совсем так. Если Блок писал бережно и уважительно, вовсе не ставя отметок Словьеве, как школьнице, и обращался к ней живой, имея в виду как многое, достигнутое ею, так и видевшийся ему еще бОльший потенциал, держал над ней свой щит и недвусмысленно намекал на удар мечом всякому, кто на "Башне" Иванова дерзнет в его присутствии отнестись к ней снисходительно, то Вяч. пишет вроде громоздкой и наглой эпитафии, где свысока ставит ей троечку с плюсом. Он имел бесстыдство писать: "«при всем постепенно достигнутом формальном мастерстве, она (...) не могла добраться до своего ’стиля’. О стиле П. С. можно говорить лишь вне собственных категорий поэтики — в том более широком смысле, в каком, согласно изречению ’le style c’est l’homme’, мы отождествляем стиль с характером...» И это зная ее чеканное послание:

Чем леденей и ближе дышит смерть,
Тем жарче алость поцелуя,
И стонет страсть в надгробном «аллилуйя».
В земных водах мерцает твердь.
И не дышал бы страстью вешний цвет
Так сладко, если б смерти жало
По осени плодам не угрожало:
Без тени смертной — страсти нет.

Говорить, о разочарованиях я бы не стала. Нищета - да. Но нищета в Коктебеле, полд крылом Волошина, это не то же, что нищета в полуподвалах Петербурга.
А разочарования... ну с тем же правом можно говорить о неуспехах и разочарованиях Корнея Чуковского. Соловьева выпустила 20 ( отедльных 20!!!) ее детских книг и более ста книг-альманохов журнала. А журнал был такой журнал, в котором печатались те, кого сейчас принято называть звездами, не "Огонек" или "Работница". И, самое главное, нашла свою подлинную любовь и прожила с возлюбленной, равноталантливой и равносветлой, до конца жизни в глубокой нежности и взаимопонимании. Всем бы нам такие разочарования Бог послал!Тяготы - да. Тяготы, котрые несла как дОлжно. Но разочарования? - нет, нет и нет!

[Дженни]

…Но у нее не было того, что всю жизнь подпитывало творческие и человеческие силы очень и очень многих литераторов (да и не только Серебряного века) – ярких впечатлений детства, о чем она сама искренне сетовала. А это очень серьезный пробел, который нельзя восполнить ни при каких условиях. Возможно, именно поэтому развитие таланта Соловьевой пошло замедленным ходом, и многое не успело свершиться. А Блок... он ведь не утруждал себя разговорами о чьих-либо стихах, если говорить было просто не о чем. А строка Поликсены Соловьевой, признанная поначалу бледной и невыразительной, постепенно набирала кровь и плоть.
Не столько женская, сколько человеческая привлекательность поэтессы сделала естественным ее пребывание в местах встреч известных литераторов в те времена, когда еще никто не дерзнул бы даже сравнивать ее стихи с той поэзией, что была у всех на устах. Однако Соловьева была исключительно рассудительна и самокритична и воспринимала редкие похвалы скорее как своего рода авансы, которые она обязана подкреплять реальным творческим развитием. Но разочарований, конечно, было немало: поэтическое поприще вообще дает для них массу поводов, не говоря уже о том, что творческая стезя – это бесконечный путь из взлетов, падений, сомнений, ликований и т.д.
…Да, в «Тропинке» участвовали заметные литературно-художественные силы того времени - можно себе представить, какой восхитительный был журнал. А между тем уход от серьезной поэзии или прозы в творчество для детей – неважно, из соображений ли заработка или из чувства самосохранения - негласно считался в тогдашних литературных кругах сродни творческому самоубийству… К сожалению, многие литературные и человеческие судьбы были сломаны из-за политических преобразований в стране, и талант Поликсены Соловьевой, продолжай она жить, вряд ли вписался бы в советскую эпоху. Возможно, вновь - творчество для детей, но уже в ином масштабе? (Журнал «Тропинка» кончился, если не ошибаюсь, в 1912 году.) Но в любом случае очень отрадно, что в наши дни читатель может вновь открыть для себя некоторые незаслуженно забытые литературные имена.

[Саша 7]

Сообщение от Дженни

…Но у нее не было того, что всю жизнь подпитывало творческие и человеческие силы очень и очень многих литераторов (да и не только Серебряного века) – ярких впечатлений детства, о чем она сама искренне сетовала.

А чего так? Хворала много? Взаперти держали? Или может социальная проблема, как у Горького? Хотя.. у него по уши этих впечатлений было вроде бы. )

[Дженни]

...Много хворала в детстве другая поэтесса Серебряного века, чьи самые яркие и неоднозначные стихи написаны под псевдонимом "Черубина де Габриак". В воспоминаниях же Соловьевой хворобы отсутствуют, но говорится о раз и навсегда заведенном порядке, малом количестве развлечений в детские годы, домашнем обучении, отсутствии поездок за город, казенной квартире, казенной даче и т.д. Очевидно, интеллигентная семья, в которой работал, как и было принято в те времена, один отец, при наличии двенадцати детей не могла позволить себе ничего большего. Познавая с детства аскетическую сдержанность - как в плане материальных запросов, так и в выражении чувств, - поэтесса сполна перенесла ее в свои стихи.

***
Мы живем и мертвеем.
Наше сердце молчит.
Мы понять не умеем,
Что нам жизнь говорит.

Отчего мы стыдится
Слов нескромной весны?
Отчего мы боимся
Видеть вещие сны?

Наша радость застыла
В темноте и пыли,
Наши мысли покрыла
Паутина земли.

Но душой неусталой
Мы должны подстеречь
Для любви небывалой
Небывалую речь.

[Алексей Алексеев]

Доброго всем дня! Замечательный у вас тут стихи, надо сказать. У меня жена тоже пишет лирику. Подарил ей недавно икону Святого Луки - покровитель искусств. Все творческим натурам советую посетить эту страницу: https://ortodoxshop.ru/pravoslavnye_...ye_ikony/luka/ . Богатый выбор правосавных икон.

[Дженни]

Ранняя обедня

Ещё не дрогнул сумрак предрассветный,
Ещё душа меж бдением и сном,
А мерный звон, призывно-безответный,
Как дождик, капает за дремлющим окном.
Забрезжил свет над белой колокольней,
Дрожит веревка в ангельских руках.
Всё жертвенней заря, всё богомольней
Льёт алое вино в рассветных небесах.
Завеса храма таинство скрывает,
Кровь пролилась, возносится потир,
И кто-то любящий, простив, благословляет
Безумный и несчастный мир.

Молчание

В сад, как древле, пришла Магдалина,
Но никто там не встретился ей.
Золотистым цветеньем маслина
Седину не прикрыла ветвей.
И, как чёрный застынувший пламень,
Мутный воздух пронзил кипарис.
Осенив отодвинутый камень,
Крылья белые к ней не взвились.
Не зияет пещера пустая,
Лишь у входа темнеет печать.
"Не раскрою вопросом уста я,
Не обрадую скорбную Мать".
И молчит, и молчит Магдалина,
И деревья, и камни молчат.
Слово можешь им дать Ты, Единый,
Ты, с креста низошедший во ад.